Ты что не можешь отменить отпуск ради моего сыночки? — Я не собираюсь это делать!

В этом году отпуск согласовывали рано. Катя вбросила табличку ещё в феврале:

 

— Коллеги, надо заранее, чтобы потом без суеты. Пожалуйста, вносите свои даты — до пятницы.

Все начали заполнять. Лёха — первая половина июля. Саша — середина августа. Таня встала в июнь. Я выбрал с 15 по 30 июля. Родственники — в Воронеже, у дяди юбилей, хотел съездить к ним. Погостить.

Билеты взял заранее.

В чате были шутки:

— Карелия, жди меня.

— У бабушки пироги уже в духовке.

Я ставил смайлики, ничего не писал.

План был простой: уйти вовремя, сделать свою часть и не мешать другим. Без форс-мажоров. Без просьб «а можно мне чуть раньше?». Без «у нас ребёнок, а вы все бездушные».

Прошло три месяца. Всё устаканилось.

А в понедельник, в 10:43, Таня написала в общий чат:

Коллеги, привет. У меня небольшая просьба. У Миши с лагерем не сложилось, места не дали, всё сдвинулось. Я бы очень просила поменяться — можно ли мне взять отпуск в даты с 15 по 30 июля? Это пересекается с Тимофеем, но, может, кто-то сможет подвинуться?
Повисла тишина.

 

Потом — первый ответ от Лены:

Думаю, смогу. У меня пока ничего не забронировано.
Следом — Саша:

Я подвинусь. Только дайте знать, кто куда.
Через минуту — Лёха:

И всё. Четыре «да». Один «возможно». И — я.

Катя написала отдельно:

Тим, привет. Там с Таней ситуация сложная. Если есть возможность чуть поменять отпуск — было бы здорово. Не на много, просто чтобы она смогла с Мишей как-то выдохнуть. Мы все понимаем.
Я написал:

 

Привет. Я не смогу. Билеты куплены, жильё забронировано. Всё согласовано заранее.
Катя:

И больше никто не писал. Ни в общий. Ни мне. Но тишина — тоже форма диалога.

На кухне, когда я наливал чай, Лена спросила:

— Ты уже знаешь, чем займёшься в отпуске?

 

— Поеду к родственникам в Воронеж.

— А. Ну, надеюсь, погода хорошая будет. Главное — не комары.

Я кивнул. Повернулся — а Лёха уже там, с бутербродом:

— Я ничего не нарушал.

Он пожал плечами.

— Да кто спорит. Просто… Таня как-то очень расстроилась. Ну, ты понял.

— Я понял. Но я не виноват в том, что у неё не срослось.

— Да понятно. Просто атмосфера теперь… ну, ты чувствуешь.

Я чувствовал. Не в словах — в паузах.

В обед я увидел, как Таня и Лена о чём-то шепчутся у кулера. Потом Таня сказала чуть громче:

— Не все могут быть человечными. Кто-то у нас очень… системный.

Лена кивнула. Увидела меня. И быстро отвернулась.

Я вернулся за стол. Открыл задачу. Смотрел на макет. Мысли — не о шрифтах.

В 15:22 пришло сообщение от Кати:

Тим, не подумай, что давлю. Просто… может, найдём компромисс? Переместить хотя бы часть? Ты бы сильно выручил.
Я ответил:

Катя, я всё понимаю. Но это мой отпуск. Я его спланировал. И не хочу жертвовать им, чтобы кому-то было «удобно».
Она не писала больше. Но статус был: «прочитано».

 

Я кивнул.

— Но я не виноват, что ей тяжело.

Вечером я задержался в офисе. Пустой коридор, выключенные лампы, только звук кулера. Таня появилась на кухне — молча взяла стакан, налила воду, посмотрела в окно.

— Всё-таки ты не хочешь поменяться, да? — спросила. — Даже чуть-чуть? Я не знаю, как тебе объяснить, что у меня ребёнок. Один. Маленький. Мальчик. Мне его в подвале оставить?

— Не хочу.

— Круто. Просто круто. Отпуск важнее, чем мать, которая выгорает на ваших глазах.

 

— Таня, я один из немногих, кто планирует жизнь заранее. Это не преступление.

— Нет. Но это не моя ответственность.

— Конечно, нет. Ты же у нас — только за себя. Надеюсь, у твоих родственников там будет хороший торт. Раз уж это важнее ребёнка.

Я ничего не сказал. Она ушла. С грохотом. Стакан поставила, как будто бросила.

На следующий день, вечером, был мини-созвон. Катя собрала нас по проекту. Обсудили задачи. На прощание сказала:

— И, коллеги, помним: мы команда. Иногда это значит — быть гибкими. Не забываем об этом.

Пауза. Потом все отключились.

Я выключил камеру. Сидел в кресле. Тишина в комнате. В голове — не тишина.

На следующий день атмосфера в офисе стала плотнее. Не холоднее — именно плотнее. Как если бы стены чуть поджались, воздух стал гуще, а между фразами появилось невидимое «ну ты же понимаешь».

Я зашёл на кухню за чаем. Там уже стояли Таня и Лена. Разговор у них был вроде бы ни о чём: лагерь, еда, витамины. Но когда я вошёл, Таня изменилась в лице. На секунду. Как будто надела маску, но спешила.

— …да, у кого-то всё стабильно. Всё заранее, чётко, строго. Прямо по билету, — сказала она, делая глоток.

— Это плохо? — спросил я спокойно.

Она повернулась.

— Нет, что ты. Просто — не всем доступна такая роскошь. Кому-то приходится жить в реальности.

— Моя реальность — тоже не из золота. Просто я планирую.

Лена кашлянула. Таня кивнула:

— Ну да. Планировать — это святое. Главное — не замечать никого вокруг, чтобы не сбить график.

Я поставил кружку под кулер. Помолчал. Потом сказал:

— Таня, если ты хочешь высказаться — говори прямо.

— Я не высказываюсь. Я просто делюсь. Или теперь и это — неудобно?

Я не ответил. Вышел с чаем. Не хлопнул дверью. Просто вышел.

За рабочим столом было тише обычного. Никто не болтал. Только редкий стук клавиш, звон ложки о чашку. Один раз я услышал, как кто-то прошептал:

— Да он просто вредничает.

Думаю, про меня. Хотя могло быть и не про меня. Но всё равно — про меня.

В обед Катя написала в личку:

Тим, привет. Надеюсь, всё спокойно? Просто вижу, что после всей этой истории немного фон напряжён. Я не обвиняю. Но может, если ты подумаешь ещё раз… на выходных хотя бы одну неделю сдвинуть?
Я ответил:

Катя, я не в конфликте. Просто я уже выбрал. У меня не «хочу» — у меня «будет». И если я один что-то не изменил — это не повод считать, что я нарушаю гармонию.
Катя не писала больше. Но на встрече по проекту её тон был другой. Чуть формальнее. Без «Тим, можешь подсказать?» — как обычно. Просто кивала, когда я говорил. Ни спасибо, ни «хорошо». Просто — «понято».

Позже, в коридоре, меня окликнул Лёха:

— Ты, конечно, стойкий. Не сдаёшься.

— Может, пора понять, что «сдвинулся» не равно «хороший».

Он посмотрел на меня. Почесал шею.

— Просто ты себе репутацию лепишь. Такая… принципиальность. Режет. Даже когда молчишь.

— Это не репутация. Это граница.

— Ага, — сказал он и ушёл.

В пятницу Таня пришла позже обычного. На ходу кидала сумку, тяжело вздыхала, как будто несла крест. Глаза — красные, но не от болезни. Скорее от желания, чтобы все это заметили. На утренней планёрке она почти сразу:

— Я бы уже давно сдала задачу, но, сами понимаете… когда у тебя ребёнок и всё на тебе, а кто-то у нас отдых свой считает священным — ну, ничего. Выкручиваюсь, как могу.

Катя ничего не сказала. Лена усмехнулась. Лёха покашлял.

Я молчал.

После митинга Таня мне написала:

Ты реально не можешь чуть-чуть сдвинуться? Я одна. У меня нет бабушек. Нет помощи. Только я и Миша. Тебе бы такого — посмотрел бы, как ты свой отпуск берег.
Я:

 

Таня, я понимаю, что тебе тяжело. Но это не делает меня обязанным.
Таня:

Просто у нормальных людей есть сочувствие. А у тебя — авиабилеты
Я

У меня есть границы.
Таня:

Угу. У тебя бронь в отеле важнее, чем чужая жизнь. Поняла…
Больше она не писала.

Вечером, в курилке у окна, Саша сказал:

— Таня рассказала, что ты отказал сразу, даже не послушав, будто не оставил ей шанса.

— У меня не было долга — дать шанс. У меня был отпуск. И право его не менять.

Саша вздохнул:

— Всё по закону. Всё правильно. Только ты теперь — «тот самый».

— Пусть.

— Слушай, ты не боишься, что потом, когда тебе что-то нужно будет… никто не откликнется?

— Если люди откликаются только по принципу «ты — мне, я — тебе» — это не команда. Это рынок.

Он больше не спорил.

На следующий день был офисный обед. В столовой. Все сели вместе. Даже Катя. Разговоры шли фоном: кино, скидки, отпуск.

Таня сказала:

— Вот Лена — человек. Перенесла ради меня. И даже не с кислым лицом.

— Потому что у меня не было билетов, — сказала Лена.

— А вот если бы были?

— Ну, наверное, всё равно бы постаралась.

— Вот. Человечность — это когда стараешься. Даже если не идеально.

Она посмотрела на меня. Прямо. И продолжила:

— А не как некоторые. Всё чётко. По бумаге. По справке. Как в банке: если не вписался в график — до свидания.

Я отложил вилку.

— А ещё человечность — это не навязывать другому, что он должен тебе только потому, что тебе неудобно.

— Никто не навязывал. Я просила.

— Просьба — это когда уважаешь любой ответ. А когда после «нет» ты начинаешь формировать коалицию — это уже не просьба.

Повисла пауза. Только кто-то мешал чай.

Катя сказала тихо:

— Давайте без накала. Мы всё-таки коллеги.

Я допил компот. Встал.

— Да, коллеги. А не служба спасения по запросу.

Вечером, когда почти никого не осталось, я стоял у окна в переговорке. За окном моросил летний дождь.

Зашла Таня. Встала рядом. Молчала.

— Ну, ты у нас теперь — «особняком», — сказала она.

— Лучше так, чем быть чьим-то решением по умолчанию.

— Знаешь, раньше ты казался мягким.

— Я и не стал жёстким. Я просто перестал быть подушкой.

Она постояла немного. Потом вышла.

А я остался.

Уважение начинается там, где ты не сдаёшь свои границы ради тишины в чате.