— Ты где шляешься?! Гости к тебе приехали, тебя что, дома нет? Им долго ещё тебя ждать?! — голос матери раздался в телефоне с такой внезапностью, что Алёна вздрогнула, выронив перчатку.
Она стояла у входной двери своей новой квартиры. Её квартиры. Не арендованной, не бабушкиной, не с подругой «на двоих», а именно своей. Ключи — тяжёлые, увесистые, с фирменным брелоком ЖК — приятно холодили ладонь. Сердце колотилось от гордости, волнения и ещё какой-то странной, щемящей радости. Десять лет мечты, пять лет борьбы, три года без отпуска и два года без выходных — и вот она здесь. На Садовой улице, в самом сердце Петербурга, в двухкомнатной квартире, которую она купила. Своими силами. Без помощи.
Пока мать что-то бурчала в трубку, Алёна вставила ключ в замок, вдохнула и толкнула дверь. Она скрипнула, уступая.
Пустые комнаты встретили её эхом шагов. Паркет под ногами предательски поскрипывал, штукатурка кое-где осыпалась, а в ванной капал кран. Но всё это — её. Окна выходили прямо на старинный фасад особняка через дорогу, за которым прятался уютный скверик с лавками и всегда читающими на них пенсионерами. Высокие потолки создавали ощущение простора, даже величия.
— Мам, представляешь, я купила квартиру! — радостно выпалила она, с трудом сдерживая слёзы. — В центре! На Садовой, рядом с Невским. Двушка. Конечно, ремонта требует, но какая же она красивая…
— Ой, Алёнушка, как хорошо! — с той стороны раздался голос матери, полный гордости и нескрываемого облегчения. — Значит, теперь есть куда в гости приехать. А то всё по гостиницам — сплошной разор.
Алёна только улыбнулась. Тогда она ещё не знала, насколько буквально мать это воспримет.
Первые недели пролетели в заботах. Она вставала рано, до работы успевала заехать на строительный рынок, потом вечером — нанимать мастеров, проверять сметы, спорить с электриками, заказывать обои. Кофе с полутора ложками сахара стал её завтраком, ужинала чаще всего кефиром и варёным яйцом. Уставала — до звона в ушах. Но радовалась — до слёз. Иногда сидела прямо на полу, среди коробок, обдирала старые обои и говорила себе: «Я смогла. У меня есть дом».
Первый тревожный звоночек раздался уже через месяц.
— Алён, слушай… — позвонила мама одним воскресным утром. — Тётя Надя с Серёжей хотят на майские в Питер. Ты не против, если они у тебя остановятся? Им бы твой диван занять, больше ничего не надо. Ну, ты ж не против?
Алёна опешила. Конечно, родня. Конечно, близкие. Но ремонт ещё не завершён: одна комната без плинтусов, кухня — в краске, в ванной пока нет полок. Да и отдыхать она сама планировала: читать, спать до десяти, гулять по крышам.
— Мам, у меня тут такой бардак… Всё в пыли. Может, они потом как-нибудь?
— Да ладно тебе! Они непривередливые. Сама знаешь, какая тётя Надя простая. Приехали, переночевали, и по музеям пошли. Им не в отеле же жить.
«Простая» тётя Надя приехала с сыном и тремя чемоданами. Без предупреждения, на день раньше. Заняла спальню — «ну чтобы мы не мешались, мы же с вещами». Серёжа, 22 года, разложил свои кроссовки прямо в коридоре. Уже в первый вечер потребовал пиццу. «Ты ж в Питере живёшь, тут в каждом доме — доставка!»
Каждое утро начиналось с требовательного:
— Алёна, а где чайник? А ты яйца варёные умеешь? Нам бы кофе с утра… И сыр, если есть. А то мы в спешке выехали, ничего не взяли. Да и холодильник — вот он же.
К концу недели в холодильнике не осталось ни масла, ни яиц, ни молока. В ванной — пена, волоски, разбросанные полотенца. Кухонный фартук стал пёстрым от жирных пятен — тётя Надя решила жарить картошку «по-домашнему», как она любит.
При отъезде — ни слова о беспокойстве.
— Спасибо, деточка, так хорошо отдохнули! — тётя Надя с удовольствием чмокнула её в щёку. — И денег почти не потратили, только на билеты и сувениры. Вот что значит — своя родня в Питере!
Когда за ними закрылась дверь, Алёна села прямо на пол. Без сил. Смотрела на оставленные в углу бутылки, слипшуюся занавеску, заляпанную раковину. Отмывала квартиру три дня. На лакированной столешнице теперь навсегда красовались белёсые круги от бутылок — Серёжа открывал пиво об край, не найдя открывашку.
Прошло лето. Алёна почти закончила ремонт. Купила новый диван, повесила шторы, оформила спальню в тёплых песочных тонах. Начала приглашать подруг. Смеялись, пили вино, смотрели фильмы — в первый раз чувствовала себя взрослой, настоящей хозяйкой.
Но мама позвонила снова.
— Слушай, у двоюродного брата Вити отпуск, он с женой и детьми хочет в Питер. Говорит, давно не были. Могут у тебя остановиться на недельку? Им бы просто переночевать.
Алёна вздохнула.
— Мам, у меня же двушка, не пятикомнатный дом! У них дети, у меня ковёр один — белый, и то новый. Куда я их?
— Ну не будь жадиной, Аля. Родственники же. Они к тебе с добром. Им просто место.
— Пусть снимут гостиницу. Или хотя бы хостел!
— Ой, ну да, сейчас с детьми в хостел. Ты совсем из себя городскую сделала? Забыла, как сама у нас жила в Ярославле?
Алёна не ответила. Просто нажала «отбой». Но совесть мучила. Она же всегда была «удобной». Не конфликтовала. Помогала. А теперь что — злобная горожанка?
Через три дня у неё в квартире оказались: Витя, его жена, сын лет пяти и дочка трёх лет. Бегали, кричали, роняли еду на ковёр. Писали мимо унитаза. Жена с первого дня заняла ванну — «у детей график купаний». Витя дважды забыл выключить плиту. А Алёна снова спала на диване — с берушами, потому что дети просыпались в шесть и устраивали гонки по коридору.
После их отъезда она два дня молчала. Просто сидела в кресле и смотрела в окно. За окном пели птицы. Цветущие липы щекотали стекло. Но внутри — горело.
Потом началась череда просьб. Соседка мамы — внуку с девушкой нужно место на одну ночь, «выручай, Алюшка». Троюродная племянница — «в Питер на экскурсию, совсем денег нет». Коллега мамы — «сын поступает, негде переночевать».
Алёна сначала отказывала вежливо. Потом — сухо. Наконец, просто молча игнорировала.
Последней каплей стал август.
— Алёна, мы с отцом к тебе едем. На десять дней. Всё равно отпуск взяли. Ты ж сама звала, помнишь?
— Мам… — голос дрогнул. — Я не могу больше. Это мой дом. Мой. Не гостиница. Я хочу тишины. Я устала быть удобной.
— Вот как… — мать замолчала. — Ну что ж. Поняла. До свидания.
С тех пор они почти не разговаривали.
Осенью, в середине октября, Алёна сидела на подоконнике. Укутанная в плед, с кружкой чая в руках. За окном моросил дождь. Люди спешили по мокрому асфальту. А у неё — тишина. Ни звонков. Ни гостей. Ни хлопанья дверей. Только квартира — её крепость, её мир, её пространство.
Она всё ещё скучала по матери. Но училась быть взрослой. Ставить границы. Защищать себя.
И каждый раз, проходя мимо своей входной двери, всё так же улыбалась:
“Это — мой дом. И только я решаю, кто в нём будет.”
