Марина не спала всю ночь. Сидела у окна, укутавшись в плед, с красными от слёз глазами. Слова Ромы крутились в голове, как заевшая пластинка: «Не по дресс-коду… простая… коллеги будут…»

А за стенкой, в своей маленькой комнате, спала мама. Та самая, которая каждый вечер приходила домой усталая, с натруженными руками, но с улыбкой. Которая до сих пор гладила Маринины вещи, как будто Марина всё ещё школьница. Которая не просила ничего — только радовалась, что у дочки всё хорошо.

И вот теперь — стыдно позвать на свадьбу.

Утром Марина вышла на кухню с опухшим лицом. Мама уже варила овсянку.
— Доча, что случилось? Опять не спала?
— Мам… — Марина опустила взгляд. — А если бы ты… не пришла на свадьбу?
Мама замерла, не отрываясь от кастрюли.
— Это ты хочешь, или он? — тихо спросила она.
— Он… но… Он просто волнуется…
— Я поняла, — кивнула женщина. — Ничего. Главное, чтобы у тебя всё было красиво.

Марина впервые увидела, как у мамы задрожала губа. Но она отвернулась и сделала вид, что всё в порядке.

В тот же вечер мама достала с антресолей старую коробку и начала перебирать фотографии. Вот она — с маленькой Маришкой на руках, в больничном халате. Вот — на море, где им впервые повезло поехать.

Она закрыла коробку и сказала себе вслух:
— Не по дресс-коду. Ну что ж, доченька… пусть будет так.

За неделю до свадьбы Марина жила, как во сне. Примерки, украшения, флористы, фотографы… Но всё казалось фальшивым. Она просыпалась по утрам с тяжестью на груди. Мама стала реже выходить из комнаты. Говорила тихо, улыбалась натянуто.

Накануне свадьбы она подошла к дочери:
— Я тебе платье погладила. И булавку пришила, помнишь — “на счастье”.
— Мам, ты всё же приходи…
— Нет, Мариш. Он не хотел. Я не хочу тебе портить день. У вас всё должно быть по-элитному.

Марина молча обняла её, уткнулась в плечо. Мама погладила её по голове:
— Ты у меня самая красивая. И всё у тебя будет хорошо. Главное — не оборачивайся назад.

Но ночью Марина всё-таки позвонила Артёму — брату Ромы:
— Артём, пожалуйста… Мне нужно, чтобы ты завтра заехал за моей мамой.
— Он же запретил…
— Это моя свадьба, Артём. И если он хочет красивую картинку без тех, кто меня растил… значит, я иду туда невестой, а не дочерью. А я не готова терять себя ради букета роз и селфи у арки.

Артём молча выдохнул:
— Ладно. Я её привезу. Но ты крепись. Рома будет в бешенстве.

Утро свадьбы. Марина стояла перед зеркалом в белоснежном платье. Она смотрела на своё отражение — и не узнавала себя. Макияж, идеальная укладка, дорогие украшения… И всё казалось чужим.

— Всё хорошо? — заглянула стилистка.
— Пока да… — Марина улыбнулась.

В зале уже собирались гости. Улыбались, хвалили украшения, ели канапе, делали селфи. Рома бегал между столиками, проверял, всё ли идёт по плану. Его тётя, владелица ресторана, командовала официантами, как на военных сборах.

И вот настал момент. Заиграла музыка. Марина должна была идти по проходу — к жениху, к новой жизни. Но в этот момент открылась входная дверь.

На пороге стояла она.

Её мама. В светло-сером платье, которое сшила сама. Волосы убраны в аккуратный пучок. Руки дрожат, в глазах — тревога.

Гости обернулись. Шёпот прошёл по залу. Кто-то ахнул. Но не от осуждения — от того, с какой силой в этой женщине была достоинство.

Марина затаила дыхание. А потом — побежала. Прямо по проходу, забыв про музыку, про фотографа, про всех.

Она бросилась к маме:
— Мамочка… Ты пришла…
— Я не хотела…
— Но я хотела! — закричала Марина. — Это ты должна быть рядом. Ты, а не эти чужие люди, что даже не знают, как я плакала в детстве, когда у меня не было папы…

Глаза у мамы наполнились слезами. Она прижала дочь к себе:
— Прости, что чуть не ушла…

И в этот момент весь зал замер.
А Рома… стоял бледный. Смотрел на Марину, на её маму — и не понимал, как теперь остановить то, что уже началось.

Рома сжал кулаки. Он смотрел, как Марина обнимает мать — прямо в зале, перед гостями, перед тётей Элей, перед коллегами. Всё шло не по плану. Совсем не так, как он представлял.

Он подошёл быстрым шагом, лицо натянутое, как струна.
— Марина, можно тебя на минуту? — сквозь зубы.
Марина обернулась. Её глаза уже не были заплаканными, не были растерянными. Они были ясными, уверенными и — чужими.
— Нет, Рома. Сейчас не время.

Он наклонился ближе:
— Ты обещала, что её не будет. Ты знаешь, как это выглядит? Это некрасиво, Марин.
— А по-моему, очень красиво, — раздался голос Артёма за спиной. — Ты бы видел, как она смотрелась, когда я привёз её. Люди в парке оборачивались. Не потому что она простая, а потому что в ней — сила.

— Ты не вмешивайся, — зашипел Рома.
Артём пожал плечами:
— Это не я вмешался. Это ты — изгнал мать своей невесты. А теперь она просто вернулась домой.

Мама Марины стояла рядом, не вмешиваясь. На её лице было смущение, но не унижение. Она держалась прямо, словно стержень внутри неё снова стал крепким.

Марина глубоко вдохнула:
— Рома, я не обязана стыдиться той, кто отдала мне всю жизнь.
— Ты не понимаешь. Это же люди… это общество…
— Нет, это ты. Ты — стыдишься. Не моей мамы. А самой идеи, что можно быть простым и при этом великим человеком.

Рома отвёл взгляд. Его пальцы дрожали. Он не знал, что сказать.
— Мы же всё готовили… Вместе…
— И всё это стало пыльным, когда ты предложил оставить за дверью ту, кто для меня — целый мир.

Марина подошла к матери, взяла её за руку.
— Мам, пойдём. Если ты не можешь быть гостьей на моей свадьбе, значит, я не могу быть невестой на такой свадьбе.

В зале повисла тишина. Кому-то неловко, кто-то шепчет:
— Что происходит?…
— Она уходит?…
— Какой позор…
— Или наоборот — честь?

Марина сняла с руки букет.
— Я думала, я выйду замуж за человека, который будет уважать мою семью. Я ошиблась.

Рома шагнул к ней:
— Ты с ума сошла?! Люди уже пришли, всё оплачено!
Марина повернулась к нему медленно.
— Вот ты и развлекай их. Скажи, что невеста решила быть дочерью, а не витриной.

И они с мамой вышли. Под руку. Сквозь зал. Мимо изумлённых гостей.
А за ними — Артём. Он догнал на крыльце:
— Мариш… Я горжусь тобой.

Марина вдруг зарыдала. Уткнулась в плечо матери, как в детстве.
— Мамочка… прости меня. За то, что я вообще думала о том, чтобы тебя не было рядом…
— Ты просто любила. Сильно. И хотела, чтобы всё было правильно. Только теперь ты поняла, что правильно — это не скатерти и фуршет. А правда. И семья.

Они сели на лавочку у выхода. Солнце клонилось к закату. День свадьбы — тот самый день, который Марина мечтала запомнить навсегда — стал днём прощания. Но не с мамой, не с детством, не с мечтой. А с иллюзией.

Тем временем в зале было сумбурно. Гости растерянно сидели за столами, официанты не знали, подавать ли горячее. Тётя Эля возмущённо звонила кому-то:
— Как это невеста ушла?! У меня тут бизнес-партнёры, между прочим! Мы арендовали ресторан на весь день!

Рома стоял у арки, один. Он смотрел на букет в руке и понимал: всё рассыпалось. Не из-за мамы Марины. А из-за него. Потому что он хотел внешнего — красивого, глянцевого. А настоящую глубину — ту, что не покупается, — он не разглядел. И потерял.

Позже они сидели втроём у окна — Марина, мама и Артём. На столе — чай, мамины пирожки и свадебный торт, который Артём захватил из зала.

— Мам, знаешь что? — Марина вытерла слёзы. — Я не хочу белое платье и 200 гостей. Я хочу честно. Хочу, чтобы ты сидела рядом. Чтобы вместо скрипача был ты, Артём, с колонкой.
— А жених? — спросил Артём.
— Жених… Жених пусть сам подумает, кем он хочет быть — мужем или смотрителем за «дресс-кодом».

Мама погладила её по руке.
— Всё будет хорошо. Ты всё правильно сделала.

И Марина улыбнулась впервые за много дней.

Прошла неделя. Семь длинных, тяжёлых, странных дней. Марина вернулась на работу, пыталась отвлечься. Мама, как всегда, старалась поддерживать её без слов: варила любимый суп, приносила с дачи яблоки, ставила на подоконник букетики полевых цветов.

Артём каждый вечер заходил на чашку чая, молча кивал и приносил с собой спокойствие.

Но внутри у Марины всё ещё что-то ныло. Не любовь — нет. Любовь к Роме будто испарилась в тот момент, когда он предложил вычеркнуть её мать из свадьбы. Ныло другое — обида. Пустота от того, что два года жизни, надежд, разговоров о будущем оказались… не тем, чем казались.

В пятницу вечером, когда мама пошла на дежурство, Марина осталась одна. Она зажгла свечу, налила себе немного вина и поставила тихую музыку. И вдруг — стук в дверь.

Она вздрогнула. Кто это мог быть?

Открыла — на пороге стоял Рома.

В руках — тот самый букет, который она оставила на свадьбе. Уже подсохший, но всё ещё с отпечатками того дня.

Он выглядел уставшим. Не бритый. Не в рубашке. Без геля в волосах. Просто — как человек, а не образ.

— Привет, — тихо.
— Привет, — так же тихо.

Он протянул букет.
— Я сохранил. Почему — сам не знаю. Наверное, потому что он стал для меня символом. Потери.

Марина не брала. Смотрела на него — молча.

— Я думал, что хочу жену, которая будет частью моего мира. Гламурного, успешного, «на уровне». Но, знаешь… Когда ты ушла, и весь этот зал остался со мной — я понял: я не чувствую радости. Я чувствовал пустоту. Без тебя. И без неё.

Он опустил глаза.
— Я вспомнил, как ты рассказывала, как мама носила тебя на руках, когда ты болела. Как копила на твой первый телефон. Я был дураком, Марина. Я думал, что любовь измеряется шампанским, а не пирожками. Я боялся, что меня осудят… Но осудил себя сам.

Марина села на подоконник.
— Знаешь, Рома… Любовь — это не ресторан и не платье. Это когда ты уважаешь то, откуда я пришла. Когда не стыдишься моих корней. Моей мамы. Моей жизни.
Он сел на край стула.
— Я всё понял. Поздно, но понял.

Пауза.

Он поднял глаза.
— Я не прошу вернуться. Я не достоин. Но я бы хотел… поговорить с твоей мамой. Лично. Попросить прощения.

Марина удивилась.
— Ты хочешь?..
— Да. Я приготовил ей подарок. Сам. Не купил. Не заказал. Сделал.

Он достал из сумки рамку. Внутри — рисунок. Портрет. Её мама — с натруженными руками, в форме санитарки, с усталой, но светлой улыбкой. В акварели. Очень точно. Очень нежно.

— Я не знал, что ты умеешь рисовать, — прошептала Марина.
— Я и сам уже забыл. Бросил, когда занялся бизнесом. Но именно этот портрет я рисовал с чувством. С благодарностью.

Она взяла рамку. Слёзы выступили в уголках глаз.
— Ты хочешь сам ей это отдать?
— Да. Если она захочет меня видеть.

Вечером мама пришла с работы, усталая, с тёмными кругами под глазами.
— Дочка, я быстро в душ, и можно будет…

И тут из кухни вышел он.
Рома.

Она замерла.
— Добрый вечер, — неловко, тихо. — Я… пришёл извиниться. Не просить. Не оправдываться. Только — извиниться.

Она поставила сумку на пол.
— Говори.

Рома подошёл ближе.
— Я был высокомерным. И глупым. Я испугался, что кто-то посчитает вас недостаточно изысканной. А теперь я понимаю — вы самое ценное, что было в жизни Марины. А значит — и в моей.

Он протянул ей рисунок.
— Это вам. Спасибо за дочь. За сердце. За всё.

Мама посмотрела на портрет. Долго. Потом — на него.
— Рисовал сам?
— Да.
— Хорошо вышло. Только у меня щека не такая полная.
Марина рассмеялась сквозь слёзы. А мама… улыбнулась.

— Прощаю, — сказала она. — Но не ради тебя. А ради дочери. И потому что в этой рамке — душа. А душу не подделаешь.

Через месяц была новая свадьба. Скромная. Во дворе дома. С шариками, с пирожками от мамы, с колонкой Артёма.

Мама Марины сидела в центре. В том же платье. С гордостью. А Рома — рядом с ней. И все знали: это не уступка. Это — выбор. Сознательный. Настоящий.

Марина взглянула на мужа и прошептала:
— Теперь — правильно.
А он ответил:
— Спасибо, что научила меня любить по-настоящему.

И день был солнечный. И не было стыда.
Была только любовь. Простая. Но великая.