Анна никогда не мечтала о сказках. Она росла в селе под Винницей, помогала матери с огородом и мечтала поступить в медицинский колледж. Но беда пришла внезапно — весной, когда виноградники только просыпались от зимней спячки, отец вернулся домой с пустыми глазами и опущенными плечами.
— Нас сожрали, дочка, — только и вымолвил он.
Оказалось, что винодельня, которая кормила три поколения их семьи, оказалась в долгах по уши. Землю могли отобрать, дом — тоже. Мать молча плакала у иконы. И тогда появился Он — человек, о котором раньше они слышали лишь по телевизору.
Шейх Тарик Ибн Рашид. 75 лет. Магнат, владелец отелей, пароходов, нефтяных скважин. У него было всё — кроме наследника. А ещё он был известен своими странными браками с девушками из Восточной Европы.
Через неделю пришли бумаги. Всё выглядело законно: контракт, в котором Анна отдавалась в жены, а в обмен её семья избавлялась от долгов. Условие: один год официального брака, без возможности развода. Всё выглядело почти как сделка. Только душу продали без согласия той, чья подпись стояла на последней странице.
Анна не плакала. Она лишь попросила у матери вышитое платье бабушки — то, в котором та выходила замуж во времена войны. Сказала:
— Если уж мне суждено исчезнуть, то пусть хоть дух рода будет со мной.
Марракеш встретил её не ароматом восточных пряностей, а удушливым жаром и чужим языком, в котором она различала лишь два слова: «принадлежит мне».
Всё было похоже на сон. Дворец с фонтанами из розовой воды. Слуги в белых одеждах. Золото на стенах и мрамор под ногами. Но улыбок не было. Никто не говорил с ней, кроме женщины в строгом хиджабе, которая учила её поклонам и фразам на арабском:
— Ты должна уважать своего мужа, ты должна быть тенью.
Анна слушала, но в душе кричала: «Где же свобода, мама? Где мой первый поцелуй под дождем? Где я — настоящая?»
Свадьба была странной. Без песен, без гостей. Шейх не смотрел ей в глаза. Лишь подошёл, поцеловал в лоб и шепнул:
— Отныне ты под моей защитой.
Она стояла, как в тумане, среди лепестков роз, которые пахли не любовью, а приговором.
Ночь. Комната, украшенная свечами. Лепнина на потолке изображала рай, но для Анны это был ад.
Она сидела на краю кровати. Шёлковая накидка, почти прозрачная, прилипала к телу. Слуги ушли, и двери закрылись за шейхом. Он вошёл уверенно, как хозяин мира. Его лицо — словно вырезанное из камня, без морщин, но и без тепла.
— Снимай всё, — сказал он.
Анна задрожала. В этот миг она вспомнила, как в детстве отец учил её кататься на лошади и говорил: «Никогда не бойся смотреть в глаза зверю».
Но сейчас она не могла поднять взгляда.
Шейх подошёл ближе. Он медленно снял свою бурнус, обнажив тонкое тело, иссушенное временем, но всё ещё живое. Его дыхание стало хриплым. Он коснулся её плеча. Она сжалась.
И вдруг… он остановился.
Молчание повисло в воздухе.
Он отступил на шаг. Его глаза изменились — в них появилась боль. Он сел рядом, тяжело дыша, закрыл лицо руками.
— Прости… — прошептал он. — Я не могу…
Анна не поняла. Что значит — не может?
Он встал, достал из ящика длинный свёрток, подошёл к ней и положил на колени.
— Это — моя исповедь. Прочти. Когда будешь готова.
Он ушёл.
Двери закрылись. Тишина.
Анна осталась одна, с пульсом, колотящимся в висках. Развернула свёрток. Это была не исповедь. Это был дневник.
С первой страницы на неё смотрел портрет молодой девушки. Украинка. Похожая… на неё.
Под портретом была надпись: «Зара. Моя единственная любовь. Умерла в 1982-м. Я так и не простил себе».
Анна открыла первую страницу.
“Когда мне было тридцать, я встретил её в Одессе. Она пела на набережной. Я подошёл, как зачарованный. Мы провели три дня вместе. Она обещала приехать в Марракеш. Но не приехала. Через месяц я узнал: её убили. За то, что полюбила не своего.”
Страницы были исписаны слезами и воспоминаниями. Слова боли, страха и любви. Всё, что он не мог рассказать другим, он написал ей. Или… себе?
Анна закрыла дневник. Сердце стучало громче, чем раньше. Впервые за долгие дни она почувствовала не страх, а странное родство. Как будто судьба привела её сюда не просто так.
Она подошла к окну. Марракеш спал. Вдалеке пел муэдзин. А в её душе что-то шептало: «Это только начало. И всё не так, как ты думаешь».
Анна не сомкнула глаз до утра. Дневник лежал рядом, как что-то священное, что нельзя просто забыть. Она читала его снова и снова, пытаясь понять: кем была Зара? Почему её портрет так похож на неё? Почему шейх… отступил?
Когда рассвет окрасил небо розовыми отблесками, в комнату вошла Аиша — служанка с грустными глазами, которая не говорила ни слова по-украински, но всегда приносила чай с мёдом. Сегодня, подавая чашку, она задержалась.
Анна посмотрела на неё и вдруг спросила, почти шёпотом, на английском:
— Ты знала Зару?
Аиша замерла. Рука с чашкой задрожала. Она поставила её на стол и, опустив глаза, кивнула.
— Она была… как ты, — сказала Аиша, и это был первый раз, когда она нарушила молчание. — Такая же сильная… такая же печальная.
Анна хотела спросить ещё, но женщина уже покинула комнату, оставив после себя аромат жасмина и тайну.
В тот день шейх не появлялся. Анна прошлась по дворцу, впервые не чувствуя страха. Она теперь не просто чужая жена — она носительница некой истории, которую ей предстояло понять.
Она подошла к запертой двери на втором этаже — той, куда не пускали даже слуг. Но сегодня она была приоткрыта.
Анна шагнула внутрь и ахнула.
Это была комната памяти. На стенах — десятки портретов одной и той же женщины. Зары. То в венке, то с книгой в руках, то смеющейся на пляже. Шейх писал картины сам — внизу были его инициалы. Она чувствовала это: в каждой мазке было столько боли и любви, что дыхание перехватывало.
На столике лежала старая газета. Анна узнала кириллицу и дрожащими пальцами развернула её. Заголовок бил в сердце:
«Загадочная смерть украинской певицы. Подозревают родных»
Анна зажала рот рукой. Дальше шли слова, которые она боялась читать: «Родственники девушки выступали против её отношений с арабским бизнесменом. Девушку нашли мёртвой у берега. Официальная версия — несчастный случай. Родственники на допросе».
Она почувствовала, как холод пробирает позвоночник. Это не просто трагедия — это след проклятия, которое словно вновь вернулось в её жизнь. Только теперь — через неё.
Позже, за ужином, шейх наконец появился.
Он был другим. Взгляд усталый, но в нём не было ни строгости, ни желания. Он сел напротив и налил себе воды.
— Ты всё прочла? — спросил он тихо.
— Да, — ответила Анна, — и я не понимаю, зачем я здесь. Вы же не хотите брака. Не хотите близости. Зачем я?
Он посмотрел в её глаза. Долго. Молчал. Потом медленно произнёс:
— Потому что ты её отражение. Я увидел тебя на фото, когда твоя семья отправила документы. Ты… как будто воскресшая Зара. Мне не нужно твоё тело. Мне нужно… отпустить её через тебя.
Анна не знала, что сказать. Было страшно и странно: он не желал ей зла. Он был… пленник прошлого.
— Это неправильно, — прошептала она. — Я — не она. Я не могу быть призраком для ваших воспоминаний.
— Знаю, — кивнул он. — Но ты здесь не случайно. И Зара тоже не была случайностью.
Он встал, подошёл к старому сундуку в углу и достал потрёпанную коробку. Открыл. Внутри — письмо, выцветшее, но с надписью на украинском:
«Если что-то случится со мной, я знаю — ты найдёшь меня. В другой жизни. Я верю в это, Тарик.»
Ночь прошла в молчании. Но на следующее утро к воротам дворца приехала машина. Из неё вышел человек в костюме и с дипломатической сумкой.
— Это следователь из Украины, — объяснил шейх. — Новый виток в расследовании. Оказывается, дело Зары вновь открыто. Хочешь ли ты поехать с ним домой — выбор за тобой.
Анна замерла. Уехать? Домой? После всего?
— А если я уеду… вы сможете отпустить её?
Он не ответил сразу. Потом произнёс:
— Если ты уйдёшь — я останусь один. Но, возможно, тогда я перестану мучить и тебя, и её.
Позже, в саду, Анна сидела у фонтана, касаясь лепестков жасмина.
Аиша подошла и присела рядом.
— Иногда, чтобы вырваться из клетки, нужно не ждать, когда кто-то откроет замок, — сказала она. — А просто вырасти настолько, чтобы клетка стала слишком мала.
Анна взглянула на небо. В её груди больше не было страха. Только ощущение, что всё, что с ней происходило — неслучайно.
Но что она выберет?
Возвращение домой — к разбитому доверию и бедности? Или остаться — и попытаться исцелить душу чужого человека, потерявшего любовь?
Или, может, есть третий путь…
Утро выдалось на редкость прохладным. Даже птицы, казалось, пели тише. Анна стояла у ворот дворца, чемодан рядом, паспорт в руках. Украинский следователь, высокий мужчина в очках, терпеливо ждал в машине.
Она смотрела на пальмы, на изогнутые купола, на охранников, притихших словно в трауре. И на шейха — старого мужчину в белом кафтане, который стоял чуть в стороне, сдерживая дрожь в руках.
— Ты не должна говорить ничего, — сказал он, наконец. — Просто уходи. Это будет правильно. Ты заслуживаешь жизни, своей жизни, не чужой.
Анна смотрела на него, и в груди у неё что-то ломалось. Он больше не был чудовищем, не был старым хищником, не был палачом. Он был… человек. Сломленный, одинокий, глубоко несчастный. И она вдруг поняла: иногда любовь превращается в клетку. Но иногда — в прощение.
— Я поеду, — прошептала она, сжимая паспорт. — Но не домой.
Шейх нахмурился.
— Не домой?
— Я хочу поехать туда, где была Зара. Найти её корни. Понять, кто она была на самом деле. Не ваш миф, не портрет, не отражение. А настоящая женщина, которая любила. И умерла.
Шейх тяжело опустился на скамью. Молчал. А потом тихо сказал:
— У меня есть письма… от неё. Я никогда не открывал. Боялся. Возьми. Прочти их там. Для неё.
Анна жила в маленьком домике на берегу Черного моря — в том самом посёлке, откуда родом была Зара. Её звали тогда Зарина. Мать — учительница пения, отец — рыбак. Она была голосом деревни, пела на свадьбах и похоронах, её голос, говорили, лечил душу.
Анна обошла всех, кто знал её. Старухи вспоминали Зару как звезду, как мечту. Но однажды она уехала — в Киев, петь. Там встретила Тарика. Там случилась любовь. И… трагедия.
— Она вернулась беременной, — тихо сказала одна бабушка, почесывая виски. — Но её брат был против. Они считали, что она опозорила семью. Кричали, били, обвиняли.
Анна почувствовала, как по спине прошёл холод. Это в письмах не было. Шейх не знал. Никто не знал…
— Она родила? — спросила она еле слышно.
— Нет. Она ушла ночью. Сказала, что хочет исчезнуть. Утром её нашли на берегу.
Анна сидела на пляже, сжимая письма Зары. В одном из них были строки, которые пронзили сердце:
«Если ты читаешь это, значит ты — женщина, которой я стала в другой жизни. Я верю, что душа жива. Что мы возвращаемся, чтобы завершить то, что не смогли. Если ты чувствуешь, что не твоя это жизнь — ищи. Возможно, ты найдёшь меня там, где всё начиналось. И, может быть, тогда всё станет на свои места.»
Анна закрыла глаза. Пальцы дрожали.
Она родилась ровно через девять месяцев после смерти Зары.
Она всегда пела в детстве. Но никогда не понимала, почему музыка вызывает в ней такую боль.
Шейх получил письмо.
В нём была фотография: Анна стояла на сцене, пела украинскую колыбельную, а в зале — дети из интерната, рыдали, как маленькие. Подпись гласила:
«Я не стала твоей Зарой. Я — Анна. Но я нашла её во мне. И теперь она — не тень, а голос. Свободный. Спасибо за то, что отпустил.»
Он положил фото на стол рядом с последним портретом Зары. И впервые за много лет улыбнулся.
— Прощай, любовь моя, — прошептал он. — Ты вернулась ко мне. Только чтобы уйти снова. И это… хорошо.
Через год Анна вернулась в Марракеш. Но уже как артистка — с концертом.
Она вышла на сцену в белом платье, и в зале, под мерцанием светильников, сидел шейх — седой, дрожащий, но живой.
Анна спела ту самую песню, которую когда-то пела Зара. А потом — новую. Свою.
В глазах шейха блестели слёзы. Он встал, не обращая внимания на охрану, и поклонился ей.
И тогда весь зал встал тоже.
Она не осталась в Марракеше. Она не вернулась на винодельню. Она ездила по миру, пела, открывала школы для девочек, рассказывала истории. Истории любви. Потери. Силы.
Но в каждом её концерте звучала одна тема:
«Никто не должен быть чьим-то отражением. Мы все — огонь. Мы не повторяем чужую жизнь. Мы заканчиваем свои истории сами.»
